Совсем как ваш сопровождающий. С руганью молодой юнкер свалился на задницу, вскрикнул от боли да уронил свою фуражку. Добрую минуту он потратил, чтобы снова твёрдо встать на ноги, затем припал к стене.
— Уф, пришли, господа!
Перед гусарами возвышался главный городской собор, Туманная лавра. Ещё в старом стиле, из грубого серого камня, с узкими окнами-бойницами и стенами, достойными крепости. Говорят, прапрадеды, ещё до воцарения первого асвитинского государя, укрывались в таких вот церквях при набегах свейров.
— Давид Антоныч вас внутри ждёт, господа! — юнкер открыл для них дверку в массивных церковных воротах.
Огромный зал был погружен в полумрак. Каждый шаг и вздох эхом отдавался под сводами церкви, но фигура на другом конце зала была неподвижна и беззвучна. Свечи на алтаре освещали усыпанными наградами мундир генерал-губернатора Солодникова, а в их неровном свете на складках Богатыря за спиной Антона Давидовича играли тени. Гладковыбритый, седовласый, статный, не считая только до белеющих костяшек сжатой на трости ладони.
— Добро пожаловать в Грозногорск, господа. Уж не знаю, почему вы бежали сюда, а не отправились к столице, воевать, как все остальные... но ваша помощь мне здесь пригодится.
— Ваше превосходительство, позвольте представиться, Иосиф Давидович Георгидзе, уроженец Грозногорской губернии и верный сын своей страны. Расскажите подробнее о том, в чём именно нужно помочь вашему превосходительству.
Туманная лавра — слышал, конечно. Место уважаемое, тяжелое, как Батина затрещина... Камень грубый, тяжёлый, окна-бойницы. Всё как надо. В Юрцыне такого не строили.
Юноша затянулся и выдохнул вбок, чтобы не на крест. Опосля — приподнял руку и перекрестился, быстро, без суеты. Как полагается, а не для показу. Потом, чуть подав плечом, пропустил вперёд Иосифа, кивая лениво, будто уступил дорогу в очереди на рынке, а не будущему возможному боевому товарищу.
Вошёл следом. Холодно. Прохор поёжился, но шагу не сбил и шинель не запахнул. Сигарета сгорела на треть, но он её не выбрасывал, посасывая уголком губ.
На алтаре — свечи. За ними — Солодников. Стоит, как памятник, и всё в нём напряжено: от трости до плеч. На Иосифа, что тут же принялся раскланиваться, Прохор глянул косо, без злобы — но с тем казачьим прищуром, в котором и усмешка, и "давай-давай".
Как на ярмарке, прости, Господи.
Поклонился и сам — без подобострастия. Потом шагнул в сторону, выставил ногу вперёд и плечом прислонился к колонне. Стоял, как стояли бы Батя: будто бы просто посмотреть пришел.
Фома в нерешительности наблюдал за своими немногочисленными спутниками. "Чёрт возьми, как я сюда попал? Всё в моей жизни вело меня по совершенно иному пути: унаследованный от отца титул барона, превосходное образование в Люмне (между прочим, многие всем состоянием готовы пожертвовать ради возможности жить там!), служба в чине поручика и, наконец, обещанный самим Министром Торговли гражданский чин титулярного советника... Всё могло бы сложиться иначе, если бы не очередной безумец-утопист и этот жирный боров Людобродов, чьи головорезы прямо сейчас разоряют моё имение! Впрочем, великая удача - то, что мне удалось спастись и, более того, спасти своего титана, семейную реликвию, принадлежащую моему роду вот уж больше сотни лет. Радует и то, что, возможно, Людобродову осталось жить несколько месяцев, если не недель. Судя по слухам, приносимым беженцами с запада, дела у господ лоялистов чрезвычайно плохи: ещё немного, и вместо врагов они начнут стрелять друг в друга". - таковы были его мысли в то время, когда губернатор произносил свою короткую речь.
Губернатор Солодников оказался чрезвычайно милостив к бежавшим от войны дворянам из столичной губернии, а таковых с момента смерти Государя насчиталось немало: далеко не все захотели выбирать сторону и рисковать жизнью в затяжных уличных боях ради очередного "наследника" с сомнительными мотивами. Фома (или Тоомас, как называли его собратья-свейры) был ему за это невероятно признателен, и готов был выполнить поручение Губернатора, каким бы тяжёлым оно ни было. Он осмотрел своих спутников - почти все они были либо столь же молоды, как и он, либо еще моложе. Знатным происхождением, судя по выправке, мог похвастаться только стоящий рядом с ним юноша в кадетской форме.
Наконец, Фома поднял голову и прислушался, ведь Губернатор вот-вот должен был ответить на вопрос его спутника, кажется, Иосифа (Фоме все ещё тяжело давалось запоминание новых лиц и имён после трёх лет гарнизонной службы далеко на юге).
Пока остальные уже вошли в лавру, он всё ещё стоял у своего меха — "Молота Господня", чёрного, обшарпанного гиганта с обнажёнными механизмами и шрамами от десятков битв. За века службы в руках семьи Ольховских, машина не раз оказывалась на грани уничтожения. Каждый раз её восстанавливали — из обломков, из пепла, из воспоминаний. Штатная броня давно исчезла, и на её месте теперь красовались гнутые стальные пластины, выкованные вручную, украшенные кружевными узорами и аккуратно приклёпанные механиками поместья. Это было не по стандартам Союза, но всё ещё функционально.
После последнего боя, в котором погиб его отец, граф Николай Ольховский, возможности на восстановление не хватило. Разрушенная логистика империи и опустевшее поместье не способны была покрыть заказ на изготовление редких и дорогих деталей. Теперь местами гидравлика торчала наружу, провода свисали, как нервы, а трубы с охладителем пульсировали, будто машина дышит.
Алексей провёл ладонью по корпусу, пощёлкал выключателями. Всё было в порядке. Ни аварийных сигналов. Ни перегрева. Ни помех. Слишком в порядке. Именно это его и тревожило.
В "Молот Господень" был встроен древний модуль. Документация к нему утеряна столетия назад. Никто не знал, как он работает. Но все в роду Ольховских знали одно: он живёт. Его называли "Голос". Он не говорил. Но он — слышал.
По словам отца, он проявлял себя мерцание лампам, сам поправлял прицел, включал музыку на грани слышимости. Он спасал пилотов в критические моменты. Механики шептались, что по ночам "Молот" шевелится, встаёт, ходит по ангару. Что из его динамиков доносится плач. Алексей этого не видел, и потому боялся, что для Голоса он — не тот. Признал ли его Голос, будет ли служить или наоборот взбрыкнёт в решающий мин. Да и вообще — работает ли он? Могло ведь устройство просто и сломаться. Ведь всё же он не спас Николая.
Уже снаружи он посмотрел на кабину, на тусклый свет внутри. На мгновение ему показалось — что-то мигнуло. Скорей всего, это был блик от солнца, но сердце уже тревожно зашлось.
Алексей глубоко вдохнул, поправил фуражку и направился к воротам.
Там его уже ждали.
Алексей вошёл последним.
Он не спешил. Он перекрестился у входа, как полагается, и, не подавая вида, оглядел собравшихся.
Алексей представился, коротко рассказал свою историю и встал чуть поодаль.
>>844481
>>844539
>>845038
Давид Антонович окинул взглядом мехакавалеристов, затем подошёл к каждому и пожал руку, как товарищам по общему делу.
— Раз вы здесь, то не хотите воевать в столичной губернии, господа, — на ходу объяснял он, благо со своей тростью двигался губернатор не очень быстро. — Я ваше желание вполне понимаю. Для меня на первом месте пока — Грозногорск.
Солодников замер и вытянулся по струнке, ордена и медали его хором звякнули. Под сводами собора звук этот разлетелся ударом грома.
— Мне нужна механизированная кавалерия и вы немногие, кто оказался в Грозногорске. Смута, как всегда, привлекает разных бандитов да авантюристов. С ними я и хочу разобраться, с вашей помощью. В обмен я предлагаю вам жалованье, жильё при дворе и всё остальное, чего достойны люди вашего... нашего положения.
Он кивком указал на своего Богатыря.
— Мой сын присоединиться к вам, если вы согласны.
Когда Солодников закончил, юноша стряхнул пепел на каменный пол и взял слово:
— Ваше превосходительство, изволю сказать прямо, без обиняков. Меня дорога в Юрцын ведет. Там и земля родная, и дом отчий. Маменька там, батюшка — слава Богу, жив-здоров, хоть и с сединою. Да и служба у меня там — не воображаемая, а настоящая, при графине Ставградской, чьей милостью титаном одарен и в кадеты был зачислен-с.
Он повёл плечом, словно сбрасывая со спины невидимый груз.
— Пока дорога домой закрыта — буду здесь, у вас, если дело ваше честное. А до столицы нонча у каждого честного люда все одно мнение - заигрались там в дележку трона. Да и Стёмнинский лезет, будто кто его звал… Не по мне сии игры. Батя мне саблю вручал не для того, чтоб я за самозванцев душу покладал.
Прохор выдохнул.
— Потому и говорю: покуда здесь порядок — буду с вами. А как дорогу к дому чиста будет — поеду. Там мне и жить, и умирать, коли так Бог положит.
Помолчал. Затем, чуть прищурившись, будто от полуденного солнца, добавил:
— А с сыном вашим познакомиться нужно-с, коль изволите. Не по мундиру, право, судить же.
— Вы-то как раз дорогу и очищить будете должны, сударь! А с Александром Давидычем, конечно, я вас познакомлю. За ужином сегодня, коль примете приглашение.
— Ваше превосходительство, — начал Алексей Ольховский, и голос его, хоть и молодой, звучал твёрдо — я помню вас.
Был я тогда мальчишкой, едва достигшим лет, когда начинают понимать, что значит честь и долг. Приезжали мы к вам в Грозногорск, когда мой отец ещё носил шпагу и говорил с вами о делах Империи, сидя у камина. Я тогда был в тени.
Запомнил вашу речь — взвешенную, словно весы правосудия. Каждое слово — не на ветер, каждое движение — не напрасно. Вы не кричали о верности, вы жили ею.
Вот теперь я стою перед вами не как мальчик, а как последний Ольховский.
Моё поместье — в руинах.
Люди разбежались, спасая свои жизни. Отец пал от руки бандитов, как простой солдат. И нет у меня ни армии, ни сокровищ, кроме этой фуражки и моего "Молота Господня".
Я вижу — вы ищете защитников. Тех, кто станет стеной — там, где другие рвутся вперёд, чтобы схватить трон.
Я говорю вам:
всё, что у меня осталось — это честь.
И если в этой рушащейся Империи ещё есть оплот спокойствия, порядка и здравомыслия — то пусть он будет здесь, в Грозногорске, у ваших стен.
Я прошу только одного — дать мне место в вашей кавалерии.
Пусть мой мех встанет в строй.
Пусть мой голос прозвучит в бою.
Пусть мой род, даже если он умрёт со мной, умрёт стоя, а не на коленях.
Выслушав речь губернатора, Фома выдохнул с облегчением. В конце концов, грозногорские бандиты — это не армия, вооружённая артиллерией и титанами. Огорчало его лишь то, что, похоже, при нынешних обстоятельствах он ещё не скоро сможет вернуться к мирной жизни. "Видимо, придётся повоевать вновь. А что же, мне не привыкать..." — поразмыслил Фома. Наконец он дал знать:
— Будет сделано, господин губернатор! — сказал он тоном, не выдающим никакого беспокойства — для меня, как достойного наследника рода Обоянских, будет честью познакомиться с Вашим сыном и сражаться за безопасность и мир в Грозногорской губернии.
Отвечая губернатору, Фома невольно вспомнил о своих спутниках — людях, оказавшихся, как и он, не в том месте и не в то время. Им предстояло многое сделать, и Фома решил, что компания для этого подобралась не самая худшая, раз уж у каждого участника есть свой титан.
>>845761
— Ваши слова греют мне сердце, господа. Милостью Ан, скоро эта смута закончится — а пока на наших плечах защита хотя бы Грозногорска. Максимка!
Юнкер влетел внутрь, на ходу роняя фуражку.
— Будь добр, отведи господ и их машины к крепости, пускай устроятся.
Солодников взглянул на остальных.
— К вечеру он принесёт вам приглашение на ужин. Толковый парниша, я ему доверяю и вам советую.
Мехом он управлял, впрочем, вполне уверенно, когда ранним утром следующего дня отряд титанов на защите Грозногорска собрался во дворе городского кремля. Погода выдалась ещё отвратительнее, но машины стояли на гололёде вполне уверенно, чтобы не отменять миссию, а в кабине, нагретой ядерным сердцем реактора, промозглый ветер совсем не мешал.
— Господа, — с треском раздался из коммуникаторов голос лейтенанта Стрельцовой, одного из ближайших помощников Солодникова. — Диагностика. Системы готовы?
Вокруг него плыли слова, пролитое вино, смех, пустые тосты, разговоры о погоде и урожае, как будто мир не стоял на краю пропасти, да и он сам давно кипел гневом и жаждой поединка. Ради этого ли он вёл сквозь сошедшую с ума страну тяжёлую машину, отказывал себе во всём — во сне, в пище, в любви — лишь бы провести лишнюю минуту у реактора, у гидравлики, у проводов.
Он смотрел на генерал-губернатора, на его сына, на этих людей в мундирах и видах, и чувствовал, как истина ускользает. Боевая задача? Он даже не мог бы её внятно пересказать. Потому что она потерялась в кружевах слов, в лести, в этом мертвенном спокойствии, что маскирует страх перед войной, которую нельзя отложить.
Ольховский уточнил:
— Системы готовы. Каков будет план действий?
Густые серебряные облака плыли над Грозногорским кремлём, и холодное зимнее солнце едва просвечивало сквозь эту блестящую серую пелену. Десятки людей спешили пройти через караул у Главных ворот: лакеи, повара, прачки, гвардейцы, мелкие чиновники и беженцы с многостраничными челобитными губернатору пробегали мимо бойцов, лишь мельком оглядывая столь привычных для центра губернской столицы титанов. В это время вдалеке прозвучал зычный заводской гудок, и рабочие металлургических заводов вместе с шахтёрами заступили на очередную двенадцатичасовую смену. Впрочем, дым из заводских труб валил всё так же размеренно, как и вчера, впериваясь в плотные облака, делая их грязно-серыми, под цвет промышленных окраин города. Словно вторя фабрикам, мимо кремлёвских ворот проехала безжалостно чадящая и ревущая мотокарета фирмы "Борисовъ&Ко", распугивая прохожих и солдат. А в столице никто бы и ухом не повёл от этого чуда карательной инженерии — подумал Фома, бывший невысокого мнения о нынешних каретостроителях. Шум двигателя словно вернул его в реальность, и он принялся проводить уже вторую за день диагностику систем своего титана.
Пальцы Фомы забегали по огромной панели управления, затем дернули несколько рычагов и устремились к выдвинувшимся из под потрескавшихся экранов клавишам. Наконец, на экране появился бело-голубой логотип: две ветви, слева и справа от круга, внутренняя часть которого была усеяна точками и крестиками звёзд. Фома смутно представлял, что такое Союз, но с самого детства он слышал жуткие рассказы о людях с неба, не знающих ни царя, ни бога. Легенды гласили, что люди эти летали на кораблях, способных преодолевать сотни верст за доли секунды, а титаны были для них лишь примитивными средствами передвижения, навроде мужицких бричек. Фома с ужасом думал о том, что, быть может, он — их потомок. Иначе откуда у его предков взялся титан? Впрочем, люди эти не давали о себе знать уже очень долго. На лекциях в институте некоторые профессора утверждали, что Союз покинул Ройю после катаклизма, приведшего к появлению Запустенья. Фому история Империи интересовала слабо, но рассказы о небесных людях заставляли его внимательно слушать даже самое скучное занятие. Тогда же он смог на базовом уровне освоить то, что называлось "небесным языком", так что для него не составляло труда разобраться в программном устройстве титана. Проверив все системы и прислушавшись на пару секунд к гудению ржавого реактора, Фома включил коммуникатор:
— Всё в норме. Дайте знать, во сколько выдвигаемся.
>>851038
— Чудесно! — отозвалась лейтенант. — Пока остальные проверяют свои машины, кратко о задаче на сегодня. Просто разминка, ничего серьезного... в общем, на южном тракте разбушевались бандиты, вроде бы даже кочевники из Запустанья. На вас патруль в течении дня, при встрече с враждебными элементами — уничтожить.
Солодников-младший фыркнул в микрофон:
— Будто нам стрелять вообще придётся. Вряд ли бандиты ждут титанов!
В эфир ворвался Александр Давидович:
— Я их та-а-ак постреляю, господа! Отцовский "Богатырь"... да при его виде все разбойники разбегутся!
— Чудно, — сухо ответила Стрельцова. — Вперёд, господа гусары.
Крепостные ворота медленно поползли вверх, открывая мощёную дорогу из Грозногорска к ближайшему уездному городу. Погода не обещала благоприятных условий для битвы, но... может, обойдётся?
Вряд ли, подсказывала солдатская чуйка гусар.